(Продолжение статьи о тайнописи в сонетах Шекспира)     

Вот   еще   три   сонета   (первые  два  в   переводе  С.  Маршака,  третий  в  переводе А. Финкеля) в подтверждение моих выкладок. Только  при  поверхностном чтении можно счесть, что посвящены они представителю рода человеческого.

             31

Сердца, что я умершими считал,

В твоей груди нашли себе приют.

Царит любви в ней светлый идеал,

Друзей ушедших образы живут.

О сколько чистых надмогильных слез

Из глаз моих струил я много раз!

Но не навек любимых рок унес –

Они в тебе сохранены сейчас.

Храня в себе, ты воскресаешь их:

Возлюбленных угасших хоровод

Мою любовь собрал в сердцах своих

И всю ее тебе передает.

В тебе я вижу всех любимых мной,

Ты – все они, и я всегда с тобой.

            105

Язычником меня ты не зови,

Не называй кумиром божество.

Пою я гимны, полные любви,

Ему, о нем и только для него.

Его любовь нежнее с каждым днем,

И, постоянству посвящая стих,

Я поневоле говорю о нем,

Не зная тем и замыслов других.

“Прекрасный, верный, добрый” –  вот слова,

Что я твержу на множество ладов.

В них три определенья божества,

Но сколько сочетаний этих слов!

Добро, краса и верность жили врозь,

Но это все в тебе одном слилось.

            59

Уж если нет на свете новизны,

А есть лишь повторение былого,

И понапрасну мы страдать должны,

Давно рожденное рождая снова, –

Пусть наша память, пробежавши вспять

Пятьсот кругов, что солнце очертило,

Сумеет в древней книге отыскать

Запечатленный в слове лик твой милый.

Тогда б я знал, что думали в те дни

Об этом чуде, сложно совершенном,

Ушли ли мы вперед, или они,

Иль этот мир остался неизменным.

Но верю я, что лучшие слова

В честь меньшего слагались божества!

Но мы увлеклись. Вернемся к размышлениям над символикой белого и черного. Разве белокурый не означает белый, светлый? Но, ведь, именно белокурым другом  предстает Разум в сонетах Великого Барда. Противостоит же ему смуглая дама (в оригинале сонета  у этой дамы цвет зла), скорее всего олицетворяющая темное божество по имени Любовь.

                 ***  

Отныне пусть печаль в любви таится,

Пусть ревность рыщет в блеске по углам,

Начало в блеске, а конец затмится!

Да, пусть конец не будет светлым в ней,

Пусть горе будет радости сильней!..

Дика в безумстве и глупа на вид,

Пусть юных старит, дряхлых молодит.

Пусть беспричинно всех подозревает,

Там не боясь, где повод к страхам есть,

Пусть жалость и жестокость сочетает,

Пусть в истину внесет обман и лесть,

Пусть искренность позорно извратится,

Пускай дрожит герой, а трус храбрится.

Пусть явится причиной войн и смут,

Отца и сына перессорив в доме…

Раздоры в ней рожденье обретут…

                  ***

Любовь, любовь! Ты властвуешь над светом,

Молитва, пост – ничто перед тобой!

Ты все! Весь мир тебе вручен судьбой!

Где ты царишь – немеют ум и опыт,      

В твоем огне сгорают честь и стыд,

И любящим людской невнятен ропот,

И безразлична боль чужих обид.

Рассудок, совесть, вера, долг – все спит…

И все же Любовь, будучи черной, в сонетах 127 и 132 красива, а светлый Разум в ряде сонетов  порочен, то есть, черное и белое есть и в том и в другом персонаже [1]. Таким образом, добро и зло, Разум и Любовь, проникая друг в друга, взаимно облагораживая и обезображивая друг друга, становятся одним целым. Это подтверждает приведенный ниже  отрывок из  шекспировской поэмы «Феникс и Голубка».

Так слились одна с другим,

Душу так душа любила,

Что любовь число убила –

Двое сделались одним.

Всюду врозь, но вместе всюду, 

Меж двоих исчез просвет.

Не срослись, но щели нет, –

Все дивились им, как чуду.

Так сроднились их черты,

Что себе себя же вскоре

Он открыл в любимом взоре, –

“Ты” – как “я”, и “я” –  как “ты”.

И смешались их права:

Стало тождеством различье,

Тот же лик в двойном обличье,

Не один, а все ж не два!

Ум с ума сходил на том,

Что “не то” на деле – “то же”,

Сходно все и все не схоже,

Сложность явлена в простом. [2]

Трудно оспорить то, что в сонетах Великого Барда  все двоится, видоизменяется, всё покрыто тайной. Но, у  читателя может возникнуть вопрос – зачем ему нужна была тайнопись? Ответ на него Шекспир  дает очень четкий: “…Ум лишь хочет ярче ослепить,/Когда себя скрывает” [Шекспир 1960: с.206]. 

Вот два ярких сонета в переводе А. Финкеля, которые многое проясняют:

                147

Любовь – моя болезнь, что все сильней

Тоскует по источнику страданий

И тянется к тому, что вредно ей,

Чтоб утолить нелепые желанья.

Рассудок врачевал любовь мою,

Но, увидав к себе пренебреженье,

Покинул нас – и вот я сознаю,

Что нет теперь от страсти исцеленья.

Рассудка нет – и мне спасенья  нет.

Безумствую, покинутый, несчастный,

Слова мои и мысли – дикий бред

Ни к разуму, ни к правде не причастный.

Как мог я мнить, что ты светла, ясна?

Как ад, черна ты, и, как ночь, мрачна.

             
                               144

Два духа, две любви всегда со мной –

Отчаянье и утешенье рядом:

Мужчина светлый видом и душой,

И женщина с тяжелым, мрачным взглядом.

Чтобы меня низвергнуть в ад скорей,

Она со мною друга разлучает,

Манит его порочностью своей

И херувима в беса превращает.

 Стал бесом он иль нет, не знаю я

Наверно, стал, и нет ему возврата,

Покинут я; они теперь друзья

И ангел мой – в тенетах супостата.

Но не поверю я в победу зла,

Пока не будет он сожжен дотла. [3]

На мой взгляд, они раскрывают смысл всего цикла: лирический герой сонетов един в трех лицах – он есть Разум, Чувство, и лирический герой, как таковой, выступающий на стороне то одного, то другого, или пытающийся их примирить. То есть, речь в сонетах идет о бесконечных противоречиях  внутри  человека [4].  

Если  бы  я  в  свое  время  более  внимательно  прочел «Ромео  и Джульетту», мне бы понадобилось меньше времени и сил, чтобы придти к этому выводу. С другой стороны, затратив меньше усилий на осмысление сонетов, едва ли бы я нашел в словах брата Лоренцо подтверждение своим мыслям:

Стыдись! Стыдись! Позоришь ты свой образ,

Свою любовь, свой разум; ими щедро

Ты наделен, но сам, как лихоимец,

Не пользуешься всем, как подобает,

Чтоб совершенствовать всегда свой образ,

Свою любовь, свой разум. Образ твой

Лишь восковая форма, если ты

Отступишься от доблести мужчины.

Любовь твоя – лишь клятвопреступленье,

Коль ты нарушишь клятву и убьешь

Любовь, которую клялся лелеять;

И разум твой, что должен украшать

Твой образ и любовь твою, их только

Испортит неумелым обращеньем…

Ромео, как и лирический герой сонетов, разрывается между любовью и другом. Полюбив Джульетту, Ромео становится, хоть и невольным, но пособником убийства друга. Отомстив за друга, он, хоть и в результате роковых случайностей, становится и убийцей любви, и самоубийцей. Выбора и у Ромео, и у героя сонетов нет: любой выбор неверен.

Фрэнсис Бэкон, которого многие исследователи считают человеком, прятавшимся под маской Шекспира, делил поэзию на историческую, драматическую и параболическую. Думаю, что описанное в сонетах полностью подпадает под определение именно параболической поэзии: «Параболическая поэзия это история, выражающая абстрактные понятия посредством чувственных образов. (Она) занимает выдающееся место среди остальных видов поэзии и представляется людям чем-то священным и величественным… Вторая функция параболической поэзии… состоит в том, чтобы (как мы уже сказали) скрывать истинный смысл, особенно тех вещей, достоинство которых требует, чтобы они были скрыты от взоров непосвященных каким-то покровом; и именно поэтому таинства религии, секреты политики,глубины философии облекаются в одежды басен и аллегорий» [5].

Несколько слов о традиционном делении сонетов на группы. Александр Аникст считал, что «поскольку порядок, в котором дошли до нас «Сонеты», несколько перепутан, содержание их яснее  всего  раскрывается, если сгруппировать стихотворения по тематическим признакам. В целом они распадаются на две большие группы: первые  126  сонетов  посвящены  другу, сонеты  127-154 – смуглой даме» [А. Аникст 1960: с 585]. Эта цитата, как и само деление, вызывает сомнения по той простой причине, что цикл шекспировских сонетов, раскрывающих внутренние противоречия человека, не может иметь упорядоченной формы.

И в этом смысле Великий Бард явил нам образец единства формы и содержания, ибо в цикле противоречивому содержанию соответствует противоречивая форма. Если исходить из этого умозаключения, то желание исследователей шекспировского наследия сгруппировать сонеты в той или иной последовательности (в том числе и в той, в которой они сгруппированы на сегодняшний день) с тем, чтобы их упорядочить, противоречит устремлениям поэта, который к упорядоченности вовсе не стремился.

В сборнике Роберта Честера «Жертва любви», в том самом в котором впервые была опубликована шекспировская поэма «Феникс и Голубка», опубликовано также большое собрание  акростихов, озаглавленных «Песни Голубя». В «Песнях Голубя» “поражает обилие шекспировских сравнений, метафор, отдельных слов и целых фраз, как будто сошедших на эти страницы из поэм и сонетов Уильяма Шекспира. Как и в сонетах Шекспира, здесь доминирует тема нежной любви-дружбы, определяющей, наряду с творчеством, смысл жизни поэта” [Гилилов 1998: с. 34].

Крупнейший специалист по английской поэзии Д. У. Найт “не мог не обратить внимания на странное смешение местоимений в некоторых акростихах: о Феникс говорится то “она”, то “он”,  то же самое и о голубе. Некоторые  эпитеты, характеризующие Феникс, кажутся более подходящими для мужчины, и наоборот, Голубь временами обретает черты своей нежной подруги, становится Голубкой! 

По этому поводу Найт замечает, что смешения родов так часты и так органически вписаны в контекст, что кажутся преднамеренными, выполняющими какую-то важную функцию” [Гилилов 1998: с. 34]. Скорее всего, это сознательное смешение эпитетов и местоимений предпринято для того, чтобы дать картину нерасторжимого единства Голубя и Феникс. Аналогичное соединение Разума и Любви происходит и в сонетах. 

Перед человеком, решившим перевести сонеты Шекспира на русский, встает множество тяжелейших проблем. Одна из них заключается в следующем. В английском языке, как известно, существительные и прилагательные не имеют рода, а глаголы – мужских и женских окончаний.  (Не с этой ли особенностью языка играл Шекспир, создавая сонеты?) Как определить, о ком в том, или  ином  сонете  говорит  Великий Бард – о нем или о ней ?

Насколько прав в  95 сонете А. Финкель, а в 110-м С. Маршак, обращающие свои переводы к ней, если, исходя из традиционного деления на группы, они должны быть обращены к нему? Может быть,  для  того,  чтобы  донести  до  читателя  дух  оригинала,  сонеты   при  переводе   стоит  остранить:   в  сонетах,   где принадлежность персонажа к тому или другому полу не определена поэтом, не употреблять  мужских и женских местоимений и окончаний, или при характеристике одного и того же персонажа чередовать их, как сделано это в «Песнях голубя». Возможно, что кого-то из читателей это окончательно запутает, но, ведь, кого-то заставит и задуматься.   

И ещё на один момент хочется обратить внимание.  В 1612 году вышла в свет книга Генри Пичема «Британская Минерва». На её титульном листе эмблема, на которой изображена рука, делающая следующую надпись: «Сотворенное человеческим гением будет продолжать жить в умах людей. Остальное же пусть умрет». Читатели на этой гравюре видят только руку, сам пишущий невидим – он спрятался за плотным занавесом. И подумалось следующее. Жаркие споры о том, кто скрывался под именем Шекспир, не затихают, и это является подтверждением неослабевающего интереса к личности поэта. Все это естественно и прекрасно.

Но при попытках выяснить, кто есть Шекспир, не упускается ли из виду цель, ради которой автор (или два автора, или группа авторов), скрывавшийся под этим именем, предпринял титанические усилия для того, чтобы спрятаться от читателей. Ради чего велась эта игра? Может быть, Великий Бард не желал, чтобы читатели узнали, из какого сора росли его цветы? Быть может, он так глубоко запрятал факты своей биографии для того, чтобы читатели не сопрягали с ними его прекрасные глубоко философские произведения, чтобы факты биографии автора не мешали им (читателям) эти произведения осмысливать?

Если это так, то ход, предпринятый поэтом, не менее гениален, чем его творения, ведь "неполная информация обладает своими достоинствами, поскольку обогащает воображение, интуицию (читателя – В. К.), у человека в воображении создаются представления о вещах, какими они могли бы быть" [Бродский 2000: с. 432].

Все о чем здесь написано не есть истина в последней инстанции. Это всего лишь попытка разгадать тайну шекспировских сонетов, заострить внимание на  мелочах, являющихся вовсе не мелочами, а подробностями. Подробности же складываются в систему намеков, которая не разрушает прямой смысл изображаемого, но дополняет его возможностью  переносного истолкования. Именно благодаря бесчисленным подробностям и противоречиям Шекспир вечен, потому читать его и перечитывать можно снова и снова.

 ПРИМЕЧАНИЯ